– Рихтер, вы что, спятили?! – выкрикнул Жан-Мишель.
– Это не относится к делу, – ответил Рихтер. – Но приказываю тут – я.
– Вы что, не понимаете, что месье Доминику все равно об этом расскажут? Думаете, он это одобрит? Мы…
– Мы! – оборвал его Рихтер и заглянул ему в лицо. – Все эти “мы понимаем…”, “мы слышали…”, мы – месье!… – распалился немец. – Да кто вы такие?
Рука Рихтера совершила почти такое же движение, как и в начале их встречи. Только на этот раз в ней был зажат нож. Лезвие остановилось меньше чем в сантиметре от левого глаза француза. Нож нацелился прямо в его зрачок.
– Я скажу тебе, кто ты такой! – выдохнул Рихтер. – Комнатная собачонка!
Несмотря на весь свой гнев, Жан-Мишель ощутил, как внутри его тела что-то слабеет и обрывается. Это безумие, подумал он. Ему показалось, что он угодил в петлю времени. Сейчас, в век видеокамер и моментальной общественной реакции, здесь просто не могло существовать гестапо. И тем не менее – вот оно, тут, и даже угрожает ему пытками.
Вперив взгляд в Жан-Мишеля и приблизив к нему лицо, Рихтер произнес ровным голосом:
– Ты говорил со мной так, будто мы ровня. А что ты такого сделал и испытал в своей жизни, не считая развлечений с компьютерными игрушками, чтобы так со мной разговаривать?
В горле у Жан-Мишеля появился какой-то ком, и ему никак не удавалось его сглотнуть. Наконец ему удалось это сделать, но он так ничего и не ответил. Каждый раз, когда француз моргал, лезвие оставляло на его веке еле заметный надрез. Как он ни старался не застонать, у него это не вышло.
– Я был не прав, – признал Рихтер. – Ты даже не комнатная собачонка. Ты – ягненок, которого вместо себя подослал пастух. Сделать мне предложение, а заодно и взглянуть, насколько остры мои зубы. А вдруг я укушу? Что ж, Доминику стоило бы получше обо мне разузнать. Ему стоило бы сообразить, что меня не запугать своими приспешниками. Ему следовало бы учесть на будущее, что придется изменить свое отношение ко мне. Что же касается тебя, – хозяин клуба слегка пожал плечом, – то, если я укушу слишком сильно, тебя просто заменят.
– Нет! – воскликнул Жан-Мишель. Негодование на мгновенье пересилило страх. – Вы не понимаете…
– Понимаю. Я просмотрел данные о твоем положении на своем компьютере, еще когда ты переступил порог. Ты появился в организации Доминика двадцать один год и девять месяцев тому назад и поднялся благодаря своим научным знаниям. Ты стал владельцем патента на четырехбитовый чип для видеоигр. Это позволило фирме “Демэн” продавать высококлассные игры, в то время как у остальных они были двухбитовые или даже однобитовые. По этому поводу был еще небольшой шум в Соединенных Штатах, потому что одна калифорнийская компания утверждала, будто твой чип очень напоминает тот, который они как раз готовились выбросить на рынок.
У Жан– Мишеля едва не подкосились ноги. Толи Рихтер просто перечислял факты, то ли он намекал на то, что ему известно о подноготной “Демэн” гораздо больше.
– Недавно ты запатентовал силиконовый чип, который непосредственно стимулирует нервные клетки, чип, который “Демэн” будет использовать для нового программного обеспечения. Однако в институте ты не ввязывался в политику. Когда же тебя наняла “Демэн”, ты одобрил те взгляды на мир, которые были у Доминика. Только тогда он допустил тебя в тот особый, внутренний круг своих “новых якобинцев”, чтобы ты помог им избавить Францию от алжирцев, марокканцев, арабов и наших общих врагов – израильтян. Однако ключевым словом здесь является “помощь”. И согласно неофициальной иерархии идеологически неполноценных людей не стоит беречь. Преданные слуги ценятся выше, но и им находят замену.
Жан– Мишель не проронил ни слова.
– Тут возникает еще один вопрос, который нам стоило бы обсудить, – доверительно проговорил Рихтер. – Как сильно я укушу ягненка?
Немец наклонил нож так, чтобы кончик лезвия торчал вверх. Жан-Мишель снова попытался отклониться назад, но охранник за спиной пятерней ухватил его за волосы и не давал даже шевельнуться. Немец переместил лезвие еще выше, под самое верхнее веко, и принялся водить его кончиком по дуге, повторяющей форму глаза.
– Известно ли тебе, что до того, как основать свою партию, я изучал медицину? – спросил Рихтер. – Отвечай!
– Да, – выдавил Жан-Мишель и, ненавидя себя, добавил:
– Пожалуйста, герр Рихтер, ну пожалуйста…
– Я был бы врачом, – продолжал Рихтер, – и стал бы хорошим врачом, займись я тогда практикой. Но я сделал иной выбор, и знаешь почему? Да потому, что я понял, что не смогу оказывать помощь представителям низших рас. А говорю я об этом потому, что моему образованию, как ты это уже должен был понять, нашлось совсем другое применение. Я использую свои познания, чтобы влиять на людей. Чтобы контролировать тело, а значит, и разум. Например, мне известно, что, если я буду двигать нож вверх, то он наткнется на мышцу lateral rectus. Если ее перерезать, тебе станет крайне трудно смотреть вверх или вниз. И придется носить на глазу повязку, иначе ты потеряешь ориентацию из-за того, что глаза будут смотреть в разные стороны. Да и вид у тебя будет шутовской, – усмехнулся он, – один глаз уставился вперед, а второй двигается нормально.
Жан– Мишель задыхался, ноги его дрожали. Если бы охранник не держал его за волосы, он, возможно, просто упал бы. Нож оказался не в фокусе, когда француз перевел взгляд на лицо Рихтера, проступавшее в свете красноватых отблесков. Он почувствовал укол над глазным яблоком.
– Пожалуйста, не надо, – взмолился Жан-Мишель. – Моп Dieu «Мой бог, Господи (фр.).», герр Рихтер…