Государственные игры - Страница 41

Когда горящие страницы начали сворачиваться в цветок из черных лепестков, Анри перенес книгу к бару и бросил на нее пачку бумажных салфеток, а затем все это перетащил к баллону с углекислым газом, который стоял рядом с автоматом для газировки.

– А теперь я предлагаю вам уйти вместе с моими помощниками, – посоветовал Доминик. – Это не совсем тот “фойер”, с которым вы предпочли бы иметь дело. Удачного дня, Феликс.

Связь отключилась, и из динамика послышались короткие гудки.

Анри сведал шаг в сторону двери и махнул рукой, подавая знак своему напарнику.

– До взрыва осталось минуты две, – напомнил он. – Надо бы поторапливаться.

Ив обогнул бар и тоже направился к выходу. По пути он достал изо рта жвачку и прилепил ее снизу к стойке.

– Герр Рихтер, – вежливо обратился Анри, – дабы вы не попытались загасить огонь, месье Доминик распорядился, чтобы мы убедились, точно ли вы покинули здание…, или точно ли там остались. Что вы предпочитаете?

Рихтер пристально посмотрел на мужчин, в глазах его отражались языки пламени. Невидящим взглядом он уставился перед собой и поспешно вышел из клуба. Французы поторопились последовать за ним.

Проходя по улице и усаживась в такси, Рихтер не вымолвил ни слова. Анри и Ив поспешили в противоположном направлении, в сторону, где темнела в синеве Эльба.

Они не стали оглядываться назад, когда услышали взрыв, грохот падающих обломков и крики людей – то ли раненных, то ли испуганных, то ли зовущих на помощь…

Как только раздался взрыв, водитель такси затормозил и оглянулся назад. Выругавшись, он выскочил из машины, чтобы взглянуть, нельзя ли чем-то помочь.

Феликс Рихтер не стал вылезать следом за ним. Он так и остался сидеть, уставившись перед собой. Он не представлял себе, как выглядит Доминик, а потому перед его мысленным взором не появилось никакого лица. Его застилала лишь рдеющая пелена ненависти. И тут замкнутое пространство такси наполнил нечеловеческий крик. Он исходил из самого нутра этого держателя борделя и продолжался до полного его изнеможения, до тех пор, пока у него не заболело не только горло, но и уши. Вместе с криком он выплескивал всю свою ненависть и все свое отчаяние.

Наконец он замолчал. Крупные капли пота, выступившие на лбу, стекали на глаза. Дыхание все еще было тяжелым, но теперь он был спокоен и сосредоточен. Теперь он увидел и толпу, собиравшуюся поглазеть на пожар. Порой люди пристально рассматривали его самого, а он отвечал им испепеляющим взглядом, лишенным и тени смущения или страха.

Толпа, подумалось Рихтеру, глядя на них. Это был народ фюрера. Они были теми кровяными тельцами, которые сердце фюрера разгоняло по всему этому краю. Толпа…

Теперь не осталось никаких путей к сотрудничеству с Домиником. Он откажется стать пешкой или добычей в руках этого человека. И, конечно же, он никоим образом не допустит, чтобы Доминик остался без отмщения.

Но уничтожать его нельзя, подумал Рихтер. Француза нужно усмирить. Его следует застигнуть врасплох.

Толпа. Народ. Кровь нации. Они должны откликаться на биение сильного сердца. А руководство, или тело нации, должно подчиняться их желаниям.

Взглянув в зеркало заднего обзора и увидев, как пламя пожирает его клуб, Рихтер уже знал, что ему следует предпринять.

Выйдя из машины, он прошел пару кварталов пешком. Потом поймал другое такси и направился домой, чтобы сделать телефонный звонок. Звонок, который, он был в этом уверен, изменит ход истории Германии…, а значит, и всего мира.

Глава 18

Четверг, 8 часов 34 минуты, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк

Трехэтажный выкрашенный в коричневый цвет кирпичный дом на Кристофер-стрит в районе Уэст-Вилледж был построен в 1844 году. Его дверь, ставни на окнах и двуступенчатое крыльцо сохранились еще с тех времен. И хотя десятилетиями не обновлявшаяся на наружных стенах краска изрядно облупилась, внутри здание было по-своему даже милым своей потертой временем обстановкой. Из-за близости к меняющим очертания берегам Гудзона полы в доме слегка покоробило, и многие из некрашенных кирпичей даже сместились. Такое смещение опоясало фасад здания волнистыми симметричными трещинами. А места, где растрескавшийся известковый раствор вывалился из кладки, были замазаны заново.

Здание было зажато между стоявшим на углу цветочным торговым павильоном и магазином кондитерских изделий. Владельцы ларька, Дэу Юнги – молодая чета корейцев, приехавшая в Штаты в начале восьмидесятых, – не обращали ни малейшего внимания на мужчин и женщин, которые то входили, то выходили из полуторавекового здания. Не было до них дела и Дэниелу Теттеру и Матти Стивенсу, мужчинам средних лет, владельцам кондитерской “Вольтеров Кандид”, располагавшейся за соседней с домом дверью. Даже хозяина прилегающей постройки Теттер и Стивене за все те двадцать семь лет, что здесь торговали, видели считанные разы.

Но вот три месяца назад и Юнгов и Теттера со Стивенсом навестили специальный агент Дуглас Ди Мондо из Нью-йоркского отделения ФБР, молодой человек, которому едва исполнилось тридцать два года, и сорокатрехлетний начальник местного отделения нью-йоркской полиции Питер Арден. Торговцам сообщили, что за четыре месяца до этого ФБР и Управление полиции Нью-Йорка создали бригаду по особо важным делам и что та интересуется жителями коричневого дома. Цветочникам и кондитерам сказали, что его арендатор, некий Эрл Гарни, является белым расистом и подозревается в организации насильственных акций против негров и представителей сексуальных меньшинств в Детройте и Чикаго.